Ливерпульский синдром и Ринго – парадоксов друг…

Когда будущие феноменальные ливерпульские гении, известные ныне во всей Солнечной системе и других необитаемых звездных мирах под именем «The Битлз», прибыли на студию звукозаписи «EMI», чтобы записать свой первый бронебойный хит, то обнаружили, что Великий и Ужасный, словно Урфин Джус, продюсер Джордж Мартин пригласил на сеанс записи профессионального ударника Энди Уайта, поскольку предполагал, что зафрахтованный вместо уволенного Пита Бэста барабанный новобранец Ринго Старр, может не только потратить впустую все выделенное для работы время, запоров при этом фонограмму, но и спустить в унитаз все то скромное финансирование, которое было выделено на реализацию этого музыкального мероприятия. Поэтому кошерного битловского барабанщика отправили на скамейку штрафников.

Будь на месте Ринго кто-то другой, он бы подумал, что Джордж Мартин - оголтелый антисемит, но бравый барабанщик Старр считал, что не имеет на подобные низменные мысли никакого морального права, и поэтому он просто возненавидел господина продюсера и сумел на протяжении многих лет сохранить это неподдельное чувство в своей первозданной эмоциональной полноте:

«…Джордж несколько раз извинялся передо мной, но это не помогло. Долгие годы я ненавидел этого мерзавца и до сих пор не простил его!»

Однако он, единственный из всех бывших «жучков» пригласил для записи своего дебютного сольного альбома именно Джорджа Мартина. Все остальные, несмотря на то, что битловский продюсарио никого из них на скамейку штрафников не отправлял, почему-то не захотели иметь с ним дела. Кроме Ринго. На первый взгляд, это более чем странно и нелогично, но, наверное, с другим продюсером, без привычного объекта для ненависти, Ринго почувствовал бы себя не в своей тарелочке с голубой каёмочкой и не смог бы шевельнуть ни на дюйм, ни одной из своих многочисленных барабанных палочек. В психологии, такой парадокс, когда в результате защитно-бессознательной травматической связи между жертвой и агрессором возникает односторонняя или обоюдная симпатия, называется «стокгольмским синдромом». Но может быть, особенно когда речь идет о творческом процессе, его стило бы переименовать в синдром ливерпульский?